#RC_Дата #RC_Творцы
21 июля 1899 года родился Эрнест Миллер Хемингуэй
Эрнест Хэмингуэй родился, как говорят, "с серебряной ложкой во рту", в правильной семье с хорошим достатком, и имел все шансы пройти по жизни, даже творческой, спокойно и без особого труда, влившись в ныне забытые ряды хора певцов пасторального благополучия обывателей Великих Озёр США. Но вместо этого он стал одним из самых громовых флагманов американского и мирового реализма и натурализма. Пусть санитаром в Первой Мировой его сделало юношеское бунтарство, в мир его вывели стремление быть полезным и способность доказать свою силу. Не выдуманные переживания помощи раненным и умирающим, смертей всех вокруг тебя, выковыривания мертвецов из-под обломков, собирание людей по фрагментам, собственная тяжёлая рана, едва не лишившая его обеих ног — не выдуманный материал, легший в основу его первых произведений. Работа в журналах и газетах, редактором и журналистом отточили его умение смотреть на вещи, проникать в самую их суть, докапываться до всего, что прячут.
Можно сказать, что Хэмингуэй никогда не был особенно везучим в отношениях с женщинами, но, как минимум с одной из них Хедли Ричардсон, он провёл много времени во время "медового месяца" в Европе. То не было блажью или пустой тратой времени. В Париже, сердце европейской культуры, Хэмингуэй знакомится с цветом мировой культуры, теми, кто уже гремел, или ещё прогремит на весь мир. Он встретился с культурами и обычаями, поразившими его — символом этого багажа можно считать испанскую корриду, навсегда поселившуюся в его сердце. Путешествие по Европе переполнили Хэмингуэя впечатлениями, но Европа же заставила его разлюбить большие города.
Возвращение в США встретило его известием о самоубийстве отца — американская почта опоздала с доставкой письма из Флориды о том, что у Эрнеста есть деньги, чтобы поддержать семью. Но Хэмингуэй не бросал своего дела. Писательство уже стало частью жизни, и примешало к трагедии немного комедии — уединённый дом у маяка в лесной глуши, в котором поселились Хэмингуэй с семьёй, стал архитипом чуть угрюмых, но мужественных писателей, и примером для подражания многим последователям Хэмингуэя. Сам же он пополняет свой опыт — морские экспедиции на острова Карибского моря, походы и охота у Танганьики, переживает тропические болезни, автокатастрофы, морские бури... и пишет, пишет, пишет. Пишет со знанием дела, с дотошностью хроникёра, с искренностью исповедующегося, со знанием профессионала.
Ветеран Первой Мировой войны, со всей её кровью, бессмысленностью, и исступлением, свидетель ужасов Великой Депрессии на юге США, во Флориде, а затем пусть робких, но благих преобразований Нового Курса, Эрнест Хэмингуэй с самого начала своей карьеры, ещё в 1920-х, был автором не просто реалистического жанра, но и социального. Тогда же начинается его взаимная вражда с фашизмом. Ещё до отбытия из Италии, он увидел его уродливые побеги в стране. Позднее, журналистом, он ближе познакомился с верховным шарлатаном "компромисса труда и капитала" — блеклым в своей фальши, невыразительным из-за затягивающей его словно пучина лжи, но очень старательным в своём обмане Муссолини. А познакомившись... ну не мог реалист не стать врагом такого накаченного духами водевиля.
Понимание человеческой души, сочувствие человеческим бедам делает его сначала другом, а затем солдатом Испанской Республики. Он собрал массу средств в США, вложил свои деньги, и привёз медикаменты и санитарные машины в Испанию. Он берёт винтовку, и уходи в окопы под Мадридом. Карандашом, заточенным не хуже штыка, он пишет о защитниках Республики, и лопает мыльные пузыри фашистской пропаганды.
После этого война Хэмингуэя против фашизма не останавливалась никогда. Хотя Испания пала, борьба разгорелась на других фронтах. В Америке начали бить местных фашистов, а с вступлением США во Вторую Мировую Хэмингуэй становится во главе целого флота "морских ополченцев" из числа кубинских рыбаков и моряков, Карибское море и половину центральной Атлантики под плотнейший надзор, и не дав свободно оперировать немецким подлодкам.
Дальше — больше. Хэмингуэй присоединяется к британским ВВС, в качестве корреспондента участвует в вылетах на стратегических бомбардировщиках, где, нагло пользуясь знанием немецкого, ещё и грязно матерился в радиоэфир. После высадки союзников в Нормандии Хэмингуэй, опять в качестве корреспондента, присоединяется к американской разведывательно-деверсионной группе, и прорывается в немецкий тыл, где присоединяется к французским партизанам, после чего они все вместе наводят шок и трепет на немецкие тылы. Посреди мировой трагедии в жизнь Хэмингуэя опять вклинивается комедия... ну, скорее, исторический анекдот, столь же достоверный, сколь и недоказуемый. Во время одного боя, ужа на самой границе Германии, Хэмингуэй, ловко обойдя мешавшее пулемётное гнездо, захватил его, и, огнём в упор, перебил немцев, которые прижимали огнём американцев и французов. Сведения об этом происшествии дошли до Америки, где некие недоброжелатели настрочили письмо — де, лишить подлеца Хэмингуэя лица, честного имени, и всех литературных и журналистских наград, потому как он, будучи фронтовым корреспондентом, посмел, в нарушение международных норм, схватится за оружие, и даже стрелять во врага. Не то, чтобы этому дали ход за рамками крайне правой прессы, но новость пришла обратно на линию фронта... где, в ответ, родилась короткая записка "Приди и отбери", под которой, кроме Хэмингуэя, расписалась ещё сотня американских, британских, и французских солдат.
После Второй Мировой войны Эрнест Хэмингуэй окапывается на Кубе, под Гаваной, где продолжает работать писателем. Но теперь у него добавилось ещё две обязанности — раздражителя местной буржуазной власти, и вдохновителя кубинских революционеров. С обеими задачами он справился отлично. Режим Батисты сломал зубы от злости, пытаясь всеми правдами и неправдами выпроводить Хэмингуэя с его социальными и реалистическими работами подальше от бунтующей страны, а кубинские революционеры... ну, они просто снесли Батисту, и сдружились с Хэмингуэем до такой степени, что табуретка, на которой писатель сидел у барной стойки в одном из гаванских баров до сих пор хранится под стеклом в том же баре.
После этого, высоколитературный баламут не остался на Кубе. Как бы ни были ему близки идеалы её Революции, он не мог оставаться в тиши и покое, почивать на лаврах. Ему нужно было не просто писать — а писать остро, социально, и по делу. А для этого надо было быть в самом сердце проблемы — надо было быть в США.
ФБР жестоко отплатило Хэмингуэю. Гувер и люди, чей авторитет подрывался с почти что каждым новым романом или рассказом, решили подорвать авторитет самого Хэмингуэя, убедив весь мир в том, что он безумен. Его помещают в психиатрическую лечебницу, а когда тот из неё выходит в первый раз — оказывается опутан сетью прослушивающих жучков и следящих за ним шпиков. План был прост — найти какой-нибудь компромат, случайную оговорку, неправильную встречу... Но Хэмингуэй понял, что за ним следят, и начал бороться — увы, это сработало против него. Лояльная антикоммунистическая пресса подняла вой о "сумасшествии" и "паранойе", а рядовой обыватель не удосужился даже подумать над тем, что ветеран трёх войн, городских боёв, партизанских вылазок, опытный журналист и матёрый охотник может быть способен видеть и замечать больше, чем рядовой обыватель — топтунов, следы вскрытия писем, негласных обысков, специфические при прослушке телефона шумы, и т. д. Снова и снова попадающий в психиатрическую лечебницу Хэмингуэй оказывается во власти ФБР, и те, пользуясь безнаказанностью, ему жестоко мстят. Электрошоковая терапия, назначенная вопреки всяким законам медицины, и осуществлённая вопреки всяким законам вообще, практически полностью лишает Хэмингуэя памяти, у него нарушается мелкая моторика, он с трудом формулирует мысли.
Понимая, что федералы не отстанут, Хэмингуэй лишает их возможности распоряжаться своей судьбой и жизнью.
Старик Хэм не просто очередной именитый бумагомаратель — он проламывал жизнь грудью, и пронёс её всю на своих плечах, прямо на страницы книг. Пронёс по жизни большой и тяжёлой, героической и трагичной, начавшейся в сельской пасторали, а закончившейся благородной кровью, которую ФБР никогда не отмоет со своих рук.
